Вот приезжает генерал в Театр Военных Действий.

Самый настоящий генерал — не наёбка из новых и самодельных, а из тех, кто ещё при Хрущёве позабыл мать свою и отца в суворовском училище, при Брежневе закопал краткую молодость жены своей в монгольской пустыне Гоби, а при Андропове вышел в полковники при генштабе с московской пропиской. Из тех, кто солдатика сначала накормит, оденет во всё новое и расцелует крест–накрест, прежде чем в реке утопить.

Скидывает генерал в гардеробе енотовую свою шинель, получает у гардеробщицы семикратный цейсовский бинокль, расчёсывает перед зеркалом специальной щёточкой усы и выходит на сцену. Зал аплодирует стоя. Адъютанты раскладывают перед генералом на столе с зелёным сукном карту грядущих побед и застывают в углах, держа в вытянутых руках вилки с лимоном.

Генерал выпивает в почтительной тишине рюмку коньяка СККВ, снимает с вилки лимон, закусывает и собирает на лице своём всю мудрость, накопленную в высшей военной академии и наивысших наисекретнейших спецкурсах для спецгенералов, где изучают такие способы ведения военных действий, после которых уже некому даже будет доложить об одержанной победе, и в гробовой тишине рассматривает карту.

— Что за ёб вашу мать? — вдруг спрашивает генерал. — Красные флажки вижу, а синие, блядь, где? Где, ёб вашу в жилу господа бога душу мать, неприятель?

— Неприятель — везде! — докладывает начштаба по стойке смирно.

— А наступаем куда?

— Только вперёд, господин генерал!

— А где у нас перёд?

— Везде, господин генерал!

— А отступать куда на заранее подготовленные позиции?

— Отступать некуда — за нами вся Россияматушка! Отступать нам запретил наиверховнейший наш трижды наиглавнокомандующий!

Задумывается генерал и сморкается так долго и громко, как умеют только генералы, в обширный свой носовой платок и ещё дольше рассматривает, чего насморкал. Затем прячет платок в нагрудный карман, под ордена и знаки отличия:

— Слушай мою, ёб вашу мать, команду! — говорит генерал, располагая все черты своего лица строго параллельно и перпендикулярно линии горизонта. — Поскольку противник у нас везде, то вот тут всё разбомбить, вот тут заминировать и взорвать, а вон там всех окружить и уничтожить!

— Уничтожить не приказано, — шёпотом подсказывает начштаба, — приказано замочить.

— Значит, замочить и уничтожить. Когда противник перейдёт в наступление, выманить его на лёд, чтобы он провалился, затем построить редуты и временно сдать Москву. К зиме обеспечить морозы. Они у нас лошадей будут жрать!

— Они их и так жрут, — почтительно возражает нач–штаба.

— Молчать! — орёт генерал. — Ёб вашу мать! Под трибунал пойдёте, на гауптвахту! Двести суток ареста без нижнего белья!

Начштаба уводят, за кулисами слышен выстрел. На сцену выходит новый начштаба, точно такой же, как предыдущий.

После полного разгрома неприятеля фланговым ударом берём Измаил, выходим к Эр–Рияду и водружаем над главной мечетью красное знамя. Молчать, блядь! Я, блядь, сказал — красное! Обеспечить Егорова и Кантарию!

Начштаба хочет что–то возразить — видимо, про Кантарию — но не возражает.

Вбегает запылённый фельдъегерь:

— Разрешите доложить! Неприятель прорвался в тыл и захватил макдональдс в Чертаново. В бухте Тикси дизентерия. В Самаре голод. В Петербурге отец изнасиловал дочь.

Падает и умирает.

Генерал тяжёлым взглядом смотрит в зал.

— Так победим, блядь? — спрашивает он угрожающе.

Зал встаёт и выходит. На улице зрители строятся в колонну, проходят маршем мимо мавзолея и уходят на фронт. Наиверховнейший трижды наиглавнокомандующий молча смотрит им вслед.

Победим, блядь.

©Дмитрий Горчев 2002