Лидия Раевская.Она же Старая Пелотка.Она же Мама Стифлера
Год Обезьяны
В квартире пахло энурезными котиками, горелым мясом, и мандаринами.
Я красила волосы краской, коробка от которой нагло врала мне вот такущими буквами, что содержимое тюбика не содержит аммиака, запекала в духовке буженину и ела цитрус.
До Нового Года оставалось четыре часа.
Утопленный накануне в унитазе и высушенный феном мобильник вяло пукнул первыми тремя нотами песни «О, Яки Да», и тускло высветил на экране слово «Кака».
- Ирка, я тебя не слышу! – Заорала я в трубку, зная, что динамик телефона тоже пострадал при заплыве.
- Говори громче! – Потребовала Какаренкова. – Тебе гланды вырвали, что ли?
- Громче не могу, у меня и так кот в угол забился. – Я перешла на ультразвук. — С наступающим! Слышишь?
- И тебя туда же. Слышу. Кстати, у тебя мясо сгорело.
Я швырнула телефон в угол, и бросилась на кухню. Из духовки валил дым, в воздухе витал запах крематория. Матерясь и обжигаясь, я оторвала от противня двухкилограммовый кусок каменного угля, и кинула его в мойку. А потом позвонила Ирке на домашний.
- Откуда ты знала, что у меня мясо горит? – Здороваться я посчитала излишним.
- А оно у тебя каждый Новый Год горит ровно в восемь вечера. – Ответила Ирка и чихнула. – А ещё ты красишь свою пергидроль жутко вонючей краской, от которой у тебя сегодня отвалятся последние три волосины. К гадалке не ходи.
- Спасибо тебе, бабушка Ванга.
- Пожалуйста, лошара лысая. Ты всё ещё хочешь праздника?
- Уже нет. – Я подошла к зеркалу, и отогнула край полиэтиленовой шапочки. Оттуда тоже повалил дым, и я быстро натянула её обратно по самые брови. – Не поверишь, но я облысела.
- Эка невидаль. – Ирка даже не посочувствовала. – У меня есть прекрасный рыжий парик от костюма обезьянки Чичи. Дать?
- Не дать, а отдать. Это мой парик, и я дала тебе его на один день в девяносто четвёртом году.
- Фу, какая ты мелочная и жадная баба. – Огорчилась Ирка, и кажется, закурила. – У тебя и так дома ненужного хлама как говна за баней. Срань какую-то пожалела для подруги. А я ведь к тебе с праздничным предложением, от которого ты не сможешь отказаться.
- Это почему не смогу? – Я осторожно стягивала с головы шапочку вместе со своими волосами, и уже понимала, что вопрос я сейчас задала очень глупый.
- Потому что твой парик от Чичи у меня дома, и мясо из духовки я вытащила ещё два часа назад. А ещё я знаю, что у тебя щас нет никакого мужика, что ты влупишь в полночь стакан водки, потому что шампанское открывать не умеешь, и попрёшься в одном проститутском платье на улицу, где тебя…
- Не надо. – Я оборвала Ирку и нахмурилась. – Не надо. Я приду сегодня к тебе в гости, сожру твоё сочное мясо, выпью всё шампанское, а потом нанесу тебе травмы тупым предметом за то, что в шестом классе ты мне списать не дала.
Праздничная улица поприветствовала меня китайской петардой в праздничный макияж, с пожеланиями нового счастья от опьянённого радостью и баночным фейхуёвым коктейлем молодого ракетчика.
Праздничная Ирка поприветствовала меня оскорбительным смехом, и ещё более оскорбительным тыканьем наманикюренного пальца в моё измождённое и обугленное лицо:
- Ты хоронила свою сгоревшую живьём буженину, и целовала её в лоб?
- Над мёртвыми смеяться грешно. – Осудила я подругу, и хрипло закашлялась: — Водицы дай испить, ведьма.
- Я тут третьего дня… — Ирка булькала на кухне минералкой, и продолжала меня унижать: — Прямой репортаж по телевизору смотрела. Там усатый милицейский рассказывал о жуликах, которые погорельцами прикидываются, в дверь звонят и водицы просят. А напившись, дают тебе по еблу заранее припасённым кирпичом. И пока ты в корчах на пороге родного дома свои зубы пригоршнями собираешь, выносят из хаты всё столовое серебро и ценные сбережения.
- У тебя нету ценных сбережений. – Буркнула я, и потянулась за стаканом. – И я не жулик.
- У меня три тысячи шестьсот сорок два рубля в старом букваре припрятано, и автограф Вячеслава Малежика! – Ирка оскорбилась. – Есть чем поживиться. Это у тебя как у туриста: хуй да кеды. Хотя, у тебя даже этого минимального набора нет.
- Не порть мне праздник, дочь Рокфеллера. – Я протянула Ирке пустой стакан. – Давай лучше думать, что делать с моей вечерней укладкой. Потому что вечерняя лысина очень слабо подчёркивает мою красоту.
- А что тут думать? – Какаренкова поставила стакан в мойку, и вытерла руки полотенцем. – Напяливай обезьяний парик, и улыбайся гостям. Скажи им, что у нас бал-маскарад. Благо, по гороскопу щас будет год Обезьяны. Обезоружь их с порога. Не дай им шанса осмеять твой наряд. Пиздани им по яйцам, в конце концов!
- Каким гостям?! – Я вжалась в щель между стеной и вешалкой, и накрыла рукой лысину. – Ты про гостей ничего не говорила!
- Да?- Прикинулась валенком Ирка, — забыла, чёрт подери. Щас придут гости. Спрячься.
- Это пусть гости твои прячутся. – Я оскорбилась, и тряхнула останками чёлки. – Даже с лысиной я дьявольски сексуальна, и даже не думай со мной спорить. А когда они придут?
В дверь тут же позвонили.
- Где обезьяний парик? – Я быстро сориентировалась.
- В комоде. В ящике с папиными трусами. Смотри, не перепутай. Я открываю дверь.
Отскочив в спальню Иркиных родителей, я с остервенением порылась в комоде, и нашла кусок какой-то сивой мотни, который в далёком девяносто четвёртом был париком от костюма Чичи. С тех пор он изрядно постарел и сильно сдал. Пропала волшебная мягкость кудрей, исчезли плюшевые уши, и проебалась резинка.
Придерживая сползающий парик рукой, я пошарила по сторонам взглядом, и обнаружила пластмассовый ободок, который напялила поверх свалявшегося ворса, поплевала на ладошку, и смастерила даже какое-то подобие чёлки. Выглядело это, конечно, не очень, но это всяко лучше чем красная плешь. И ещё у меня был козырь: моя дьявольская сексуальность, которая слепит как галогеновая фара. Так что на цвет и качество парика гости внимания не обратят. Я на это очень рассчитывала.
Преисполненная достоинства и сексуальности, вихляющей походкой, я вышла в прихожую и пнула под зад одного из разувающихся мужиков, которых было двое:
- Здравствуйте. Меня зовут Лидия. Я похотливая обезьянка, символ Нового Года. Представьтесь.
- Владимир. – Сказал один гость, и пошарил по мне взглядом, явно оценивая свои шансы на новогоднюю еблю. – Люблю похотливых животных.
- А я Михаил. – Грустно подал голос второй гость, и пошарил взглядом по своему другу, явно осознавая, что шансов на новогоднюю еблю у Вовы полюбому больше.
- А я Обезьянка. – Завершила я фазу знакомства, и повернулась к Ирке.
Та стояла, прислонившись к стене, и не моргая смотрела на меня. На её губах почему-то пузырилась пена.
- Чо ты на меня смотришь как проктолог на грязную жопу? Что не так? – Я наклонилась к Ирке, и стала оттеснять её к кухне, подозревая, что мне сейчас скажут что-то неприятное. А возможно, даже отпиздят. И будет лучше, если гости этого не услышат и не увидят.
- Твоя голова. – Пробулькала Ирка, и затащила меня на кухню. – Что у тебя на башке, мартышка педикулёзная?! Ты где это взяла?
Я посмотрела на своё отражение в кастрюльном боку, и поправила чёлку:
- Не нарывайся, жаба. Скажи спасибо, что я тебе щас в лицо не вцепилась, за то, что ты мой парик не сберегла. Как можно было так его усрать за десять лет?! Куда проебались уши? Где резинка? И почему от него воняет мокрой псиной?
- Потому что это не парик. – Ирка побагровела. – Это собачья шерсть. Папа в том году на улице пизданулся и копчик ушиб. Мать ему шерсти собачьей надрала где-то, и к жопе папиной привязывала. Нет, это ж надо быть такой дурой, чтобы попутать обезьяний парик с жопной шерстью!
- А где же парик? – Слабо пискнула я, ощущая тошноту, и чувствую всей плешью тепло папиной жопы.
- Значит, проебался! – Рявкнула Ирка. – Раз в папиных трусах больше ничего волосатого ты не нашла! А теперь вот ходи в пёсьей мотне весь Новый Год. Пожалей Вовика и Мишу!
На Вовика и Мишу мне было ровным счётом похуй, потому что я вдруг поняла, что вижу свой лоб. Не в кастрюльном отражении, а прям так, подняв заслезившиеся вдруг глаза.
- Какаренкова! – Я ощупала свой лоб и взвыла. – У меня ж аллергия на собак! Я опухаю! Дай мне лекарств!
- Не хватало бабке горя, блять… — Ирка содрала с меня жопную нашлёпку вместе с ободком и остатками моих волос. – Нету у меня никаких лекарств! Ты ж мою мать знаешь: она химии не признаёт. Только лопух, подорожник и клизму. И собачью шерсть. Дать тебе клизму?
- Нахуй мне твоя клизма?! – Я была близка к истерике. – Сбегай в аптеку! Купи мне супрастина! У меня ж щас всю башку разнесёт как у гидроцефала!
- Какой супрастин?! – Ирка тоже перешла на крик: — До Нового года полчаса! И столько же до ближайшей аптеки! Бери лопух и клизму!
Я заплакала, и села на пол, обхватив руками увеличивающуюся в размерах голову.
- Ну, ты чего, ты чего? – Ирка села рядом, и несмело погладила меня по плечу. – Не плачь, не надо. Ты ж у нас ого-го! У тебя ж сексуальность! Да ты только глянь, какая у тебя охуительная жопа! Всем жопам жопа! Кто на твое лицо-то смотреть будет? К тому ж, эти двое щас ёбнут двести фронтовых, и им вообще на всё похуй будет. Они психически крепкие ребята. Машку Зайцеву знаешь? Ну, ту, одноглазую из третьего подъезда, которая вечно с резиновой капой во рту ходит, потому что ей постоянно челюсть ломают – так вот: они её ебали. Оба. Днём. При свете. А ты даже сейчас гораздо красивее Машки.
- Правда? – Я всхлипнула.
- Да чтоб у меня все накопления и Малежика воры попятили, если вру! – Ирка подскочила. – Вот прям клянусь тебе!
Я шмыгнула носом, и поднялась с пола.
- Дай мне шарфик красивый. Я его щас на голову повяжу. И юбку свою дай. У меня в ней жопу лучше видно. Надо отвлекать внимание от опухшей морды.
Через два часа, войдя в новый год с новыми надеждами и новым лицом, я уже сидела на коленях у Вовы, и застенчиво жамкала его за яйца. Вова краснел от удовольствия, и конвульсивно дёргался.
- Во-о-оова, Во-о-ова, Вова-Вова чума! – С придыханием пела я в Вовино ухо, не забывая тереться жопой о его коленку, и искусно стонать. – В голове авангард, трёх девчонок подряд, обаятельный гад…
- Да, я такой! – Разомлел Вова, и ущипнул меня за мой отвлекающий манёвр. – Пойдём в ванную, я тебе там анекдот расскажу. Про Чапаева и Чебурашку.
- Пойдём. – Я отпустила Вовины яйца, и спрыгнула с его коленок. – Я тебе тоже расскажу анекдот про Вовочку и еблю.
- А в караоке споёшь? – Осмелел Вова, и плотоядно ощерился.
- Не хами мне, сука! – Я решила сразу показать свой темперамент. – Я порядочная девушка, и могу уебать ногой по твоему микрофону, зайцеёб.
- Я пошутил! – Вова пошёл на попятную.
- А я нет. – Я дала понять, что оскорблена.
- Я заслужу прощение! – Вова шёл напролом и попал в мою ловушку.
- Три раза, Вова. Три раза. – Сурово отчеканила я, и по-мужски крепко сжала его яйцо.
Вова ойкнул, и посеменил в ванную.
Я, с чувством глубокого достоинства, пошла за ним.
Иркина ванная сверкала свежим ремонтом и радовала глаз светло-зелёным колером.
- Предъяви хуй, ненасытный гардемарин! – Приказала я, и в ожидании предъявы, облокотилась на умывальник. Который неожиданно куда-то поехал, и Вовин хуй мгновенно потерял в моих глазах всякую ценность, ибо через секунду раковина упала на пол и раскололась на три части.
- Смотрите на Каа, бандерлоги. – Вова ещё не осознал масштаба катастрофы, но получив по Каа дверью, которую Ирка практически вынесла, ослаб ногами и упал на кафельный пол.
- Блять! – Верещала Ирка, прыгая вокруг останков итальянской сантехники. – Блять! Блять! Вот зарекалась же тебя в дом не водить! Там где ты – там всегда горе, слёзы, пожары и голод! Что я матери скажу?! Она меня убьёт! Убьёт! А лекарств в доме нету!
- Я куплю тебе новую раковину! – Взвизгнула я, защищая лицо от Иркиного маникюра. – Две раковины!
- Да ты знаешь, сколько эта раковина стоит?! – Ирка не успокаивалась. – Тебе почку продать придётся! Две почки!
- Не ори! – Я отвесила Ирке пощёчину, и та тоже ослабла ногами. У меня рука тяжёлая, мне это многие говорили. – Будет тебе новая раковина. Вот прям сегодня и будет. Даю слово офицера.
Я перешагнула через Ирку, и пнула ногой Вову:
- Вставай, малохуй. На охоту щас пойдём.
- Я не малохуй! – Попробовал возмутиться Вова, но получил ещё один подсрачник.
- У меня хорошее зрение и десять лет полового стажа. Мне есть, с чем сравнивать. – Выпустила я контрольный в голову, и потянула Вову за рукав: — Пошли со мной. Делюгу одну сделать надо.
На улице было многолюдно и шумно. Летали петарды и пьяные бляди, не умеющие ходить по льду на каблуках. Рядом плёлся расстроенный Вова, и мандил:
- А куда мы идём? А долго ещё? А зачем нам санки?
- Идём на помойку. Ещё минут десять. На санках мы повезём нашу добычу.
Мысль о помойке пришла мне в голову ещё в Иркиной ванной. Я вспомнила, что на Северном бульваре недавно сдали новостройку, и новые жильцы массово принялись делать евроремонты и менять сантехнику. Следовательно, есть шанс, что на местной помойке можно разжиться новой раковиной.
Возле новостроечной помойки уже крутился какой-то красноносый мужичонка, в котором я сразу почуяла конкурента.
- С Новым Годом, дядя. – Я твёрдо взяла конкурента за плечо, и притянула к себе: — За комендантский час слыхал чо?
- Нет… — Конкурент испугался и попытался вырваться.
Я наступила ему на ногу:
- За шляние по улице после полуночи штраф триста баксов. И пятнадцать суток.
- Так Новый Год… — Пробеял мужичок, и растерянно оглянулся по сторонам.
- А не ебёт! – Вдруг ожил Вова. – Ваши документы!
- Пустите меня! – Взвыл конкурент, вырвался из моих объятий, и посеменил по диагонали на северо-восток.
- Мент? – Я брезгливо отодвинулась от Вовы, и вытерла руки об Иркину юбку. – Иди нахуй отсюда. У меня на вас аллергия похлеще чем на пёсью волосню.
- Я?! – Возмутился Вова. – Да я сам только с зоны откинулся. Какой я мент?
На мужиков мне всю жизнь везёт. Не мент, так уголовник. Не уголовник, так алкаш, не алкаш так опять мент. Но на философствование времени уже не было.
- Отлично. Раз ты там уже был, то и второй раз загреметь не страшно. Иди, воруй раковину.
- А почему я? – Вова набычился.
- А ты видишь у меня бицепсы в тридцать сантиметров?! – Я потрясла перед Вовиным лицом трагично воздетыми руками. – Ты мужик, ты и пизди раковину. А я помогать буду. Советами.
Раковину я приметила ещё издали. Это возле неё крутился красноносый конкурент. Раковина была добротная, новая, но голубая. Хотя, это уже мелочи. Я обещала Ирке новую раковину, но не обещала, что она будет зелёной.
Сколько весит среднестатистическая раковина для ванной? Я не знаю. А Вова, судя по его кислому еблу, знал. Знал, мандил про какую-то грыжу, пару раз всхлипнул, но раковину поднял и погрузил на санки.
- А теперь хуячь домой, лошадка мохноногая. – Подбодрила я криминального авторитета. – А я тебе песню спою задорную. Во-о-ова, Во-о-ова, Вова-Вова чума, Вова-Вова чума, Вова-Вова-чума.
- Перестань. – Пропыхтел Вова. – Лучше не пой. Могу ударить.
- Рискни. – Весело предложила я. – Я тебя этой раковиной отпижжу как куклачёвскую кошку. До конца жизни потом будешь в платочке ходить и танцевать под «Светит месяц, светит ясный». Малохуй.
Вова открыл рот, но сказать ничего не успел. Рядом с нами почти бесшумно остановилась милицейская Волга. Пассажиров я не видела, да и несложно было их представить.
- С Новым Годом! – Сказала я Волге, и повернулась к ней жопой, дабы ослепить пассажиров дьявольской сексуальностью.
- С Новым. – Недовольно буркнула Волга, и из неё вылезли два неприятных человека в форме. – Что везём?
На незрячих они не походили. Значит, теряю навыки. Старею. Надо спортом заняться.
- Раковину! – Я отошла в сторону, и сделала широкий жест. – Мы везём раковину.
- Куда? – Неприятные люди оказались ещё и тупыми.
- В гости. Это подарок.
- А где взяли?
Блять, вот щас всё брошу и расскажу где я её взяла.
- Купила. На строительном рынке. За триста баксов. Везу в гости, буду дарить.
- А почему стоите у помойки? – Менты были не только трезвые, а ещё и неёбанные с прошлого года. Вот чо доебались, спрашивается?
- Отдыхаем. – Я уже прекратила улыбаться и показывать жопу. Внутренний голос подсказывал мне, что менты положили на мою раковину глаз. – Дышим свежим воздухом. Щас подышим, и дальше пойдём.
- Я сейчас всё объясню! – Вдруг истерично взвизгнул Вова, который, видимо, решил сдаться властям с повинной. – Это всё она! Это она придумала раковину с помойки спиздить! Я тут не при делах!
Менты нахмурились, и сделали шаг в мою сторону.
- Да! Я спиздила раковину с помойки! – Надо было как-то спасать свою жопу. – Спиздила! Я мать-одиночка! И инвалид!
Я сдёрнула с головы Иркин шарф, и продемонстрировала отшатнувшимся милиционерам опухшую красную лысину:
- У меня гидроцефалия и опоясывающий лишай! Живу на пособие! Где я, блять, возьму денег на новую сантехнику?!
- АААААА! – Заорал сбоку Вова. – Ты заразная?! А я тебя чуть не выебал! Фу, бля!
- Фубля у тебя в штанах! – Заорала я, и ударила предателя по яйцам. – Чуть не выебал он! Да я в голодный год за ведро пельменей твою бухенвальдскую кочерыжку даже в руки бы не взяла! Гражданины начальники, он уголовник! У него и документов-то, поди, нету. Заберите его и пробейте по базе: может, он уже попереть чего успел!
- А что? – Оживился один милиционер. – У нас как раз две кражи с прошлого года висят. До третьего числа закрыть надо. Документы есть?
- Есть! – Я с готовностью полезла в сумку.
- Справка об освобождении. – Буркнул Вова, и посмотрел на меня с ненавистью.
- Ну вот и хорошо! – Обрадовались милиционеры, и скомандовали: — Залазь в машину.
- А я? – Я потрясла верёвочкой от санок, и выразительно посмотрела на раковину. – А со мной как? Мне ж раковина нужна, а я её не дотащу. И ещё мне нужен вон тот голубой унитаз!
- Далеко везти-то?
- Рядом. – Я махнула рукой в сторону Иркиного дома. – За углом.
- Садись. – Распахнул передо мной заднюю дверь милиционер. – Мойдодыра твоего щас в багажник утрамбуем. А унитаз как-нибудь потом спиздишь.
- Наручники на малохуя наденьте. – Я осмелела. – Я с ним рядом сидеть боюсь. Он мне напоследок в глаз может ёбнуть.
- А мы сразу же побои зафиксируем, не ссы. – Заржал мент. – Нет у нас наручников. Садись уже.
К третьему января моя аллергия стала проходить.
Тогда же я набралась смелости, и позвонила Ирке. Та недовольно буркнула в трубку:
- Чего тебе?
- С наступающим Рождеством. – Я решила заехать издали.
- Так. Даже не намекай. – Ирка сразу поняла меня неправильно. – Я тебя больше в гости не позову.
- Да я сама не пойду. Нахуй мне не надо снова опухнуть от ваших жопных примочек. Я по поводу раковины. Чо там как?
- Ничо там никак. Мама до сих пор не заметила, что раковина другого цвета.
- Ну и заебись. А Вова чо как?
- Вова денег занёс ментам – на пять раковин хватило бы. Жаждет тебя убить.
- А адрес он мой знает?
- Знал бы – ещё позавчера тебя бы убил.
- Спасибо, Ирка! – Я растрогалась. – Ты настоящий друг!
В трубке довольно запыхтели.
- Ладно, я тебя простила. Заходи, если чо. Только со своим супрастином.
Я положила трубку и подошла к окну. За ним падал снег и непротрезвевшие люди. Из милицейской Волги двое в штатском выгружали голубой унитаз. Я помахала им рукой, и направилась к входной двери.
Менты тоже люди. Если найти к ним правильный подход.
© Мама Стифлера |