В тысяча девятьсот семьдесят пятом году работал я настройщиком автоматов для разлива пива в подвальчике на улице Калинина. Зарплата сто десять рублей в месяц, а остальное, как машины настроишь. У меня автоматов было восемь штук. Все вместе они дополнительно две сотки в месяц давали. Для простого слесаря, как я, это уже неплохо, но для молодого человека, который ищет счастья в жизни, сами понимаете, маловато.

В течение дня меня в зале не видно. Я с обратной стороны за автоматами в своем углу сижу, выхожу только, когда случается в зале: драка или в автоматы ногами начинают стучать. "Недолив пива". Какой недолив. Ты моего недолива не увидишь, у меня недолив десять граммов, в пределах допуска. Твою головную боль, алкаш, десять граммов не вылечат. Всех скандалистов я уже по голосам знаю и знаю даже их время, когда они появляются, а тут слышу голос необычный с акцентом, потом вообще по–французски. Конечно, я не удержался, выглянул. Вижу стоит с бокалом пива Александр Сергеевич Пушкин в длинном светлом пальто, а на голове шарф как бабий платок. Наш, русский человек никогда так шарф не повяжет.

Пальто мне сразу понравилось. Мой размер. Спрашиваю: что случилось? А он довольно хорошо по–русски отвечает, что мол "мало пиво". Машина наебывает. Так и говорит "наебывает". Где–то ж научили его.

Я ему говорю, иди поставь бокал в гнездо, я тебе добавлю. Налил ему полный. Подождал пока он выпьет. Познакомились. Руку подает, перчатку не снимает — чурбан. Он, оказывается, алжирец. В Политехническом учится. Факультет мосты и тоннели. Фамилия смешная Май, а зовут Ахмед. Отец белый француз, а мать местная арабка. Сам он красавчик, но три года жизни в нашей стране его прилично состарили. Я опытным глазом сразу определил: алкоголик. Когда он второй бокал выпил, я ему еще налил, без всякой хитрой мысли, просто хотелось с иностранцем пообщаться. Вижу, потеплел араб с трех бокалов по 0.3 каждый. Тут я ему леща закидываю, хорошое у тебя, мол, пальтишко, не продашь ли. Он нормально мое предложение воспринял. Дал померять. Пальто на мне даже лучше, чем на нем сидит, а запах парфюма от него такой, что у меня голова закружилась. Я спрашиваю, где пальтишко брал? Отвечает в Париже. Он в свой Алжир через Париж летает. Тут я понял, что уже никогда не смогу с себя это пальто снять, и делаю ему предложение. Ты отдаешь мне пальто, а я, до конца твоей учебы буду наливать тебе бокал пива хоть каждый день, с доливом после отстоя пены. И в подтверждение наливаю ему еще бокал уже в счет пальто.

А он мне говорит, а если "наебешь"? Представляете, мне он это говорит. Но я понимаю, чтобы с ним договориться, лучше не напрягать. Отвечаю, давай договор составим. И написал, что я, Вова Яковлев, обязуюсь наливать Ахмеду бокал пива каждый день... и так далее.

А он говорит мне, в чем я домой пойду. На улице не май месяц, боюсь до общаги не добегу, замерзну. Я ему отвечаю, я тебе свою рабочую телогрейку дам, ты мне за это шарфик, что на голове, а я лыжную шапочку взамен, мАстерскую в стиле петушиный гребешок. Он трохи поломался, но согласился. Надел все на себя. Я посмеялся, так он в этой одежде изменился до неузнаваемости. Просто какой–то работяга с завода имени Кирова. От последней кружки он отказалася. Сказал, что ему на сегодня достаточно.

Я с трудом дождался конца рабочего дня, по–быстрому закрылся и побежал домой, чтобы обновами перед родичами похвастаться. Возле самого подъезда подрезает мне серая волга – шипованная резина, три антенны, два ноля — номера. Я сразу понял, кто такие. Опустили окошко и спрашивают: А где Ахмед? Я шлангом прикинулся: Какой еще Ахмед?

А они говорят: Ты нам мозга не еби. Такое пальто единственное в городе. А я спрашиваю: Вы кто такие?

А они говорят: Ты еще не догадался. Я говорю: Догадался. Тогда, говорят, рассказывай. Я во всем чистосердечно сознался.

Они там в машине посмотрели многозначительно друг на друга и один говорит мне, что предательство родины начинается с низкопоклонства перед западной одеждой. Что из за такого сраного фарцовщика как я они сейчас упустили одного очень важного израильтянина.