Любовь - спектакль, где антракты немаловажнее, чем акты
Ни в мире нет несовершенства, ни в мироздании - секрета,
когда, распластанных в блаженстве, нас освещает сигарета.
Мы не жалеем, что ночами с друзьями жгли себя дотла, и
встретим смерть, как мы встречали и видных дам, и шлюх с угла.
В любые века и эпохи, покой на земле или битва, любви
раскаленные вздохи - нужнейшая Богу молитва.
Красоток я любил не очень, и не по скудости деньжат:
красоток даже среди ночи волнует, как они лежат.
Лучше нет на свете дела, чем плодить живую плоть; наше дело
- сделать тело, а душой снабдит Господь.
Учение Эйнштейна несомненно, особенно по вкусу мне пришлось,
что с кучей баб я сплю одновременно, и только лишь пространственно - поврозь.
Теперь другие, кто помоложе, тревожат ночи кобельным лаем, а
мы настолько уже не можем, что даже просто и не желаем.
Мы были тощие повесы, ходили в свитерах заношенных, и
самолучшие принцессы валялись с нами на горошинах.
Природа торжествует, что права, и люди несомненно удались,
когда тела сошлись, как жернова, и души до корней переплелись.
Обильные радости плоти, помимо других развлечений -
прекрасный вдобавок наркотик от боли душевных мучений.
Давай, Господь, решим согласно, определив друг другу роль:
ты любишь грешников? Прекрасно. А грешниц мне любить позволь.
Увы, то счастье унеслось и те года прошли, когда считал я
хер за ось вращения Земли.
Рад, что я интеллигент, что живу светло и внятно, жаль, что
лучший инструмент годы тупят безвозвратно.
Молодость враждебна постоянству, в марте мы бродяги и коты;
ветер наших странствий по пространству девкам надувает животы.
Витает благодать у изголовий, поскольку и по духу и по
свойству любовь - одно из лучших славословий божественному Божьему устройству.
Когда грехи мои учтет архангел, ведающий этим, он, без
сомнения, сочтет, что я не даром жил на свете.
Я отношусь к натурам женским, от пыла дышащим неравно,
которых плотское блаженство обогащает и духовно.
Готов я без утайки и кокетства признаться даже Страшному
Суду, что баб любил с мальчишества до детства, в которое по старости впаду.
А умереть бы я хотел в то миг высокий и суровый, когда меж
тесно слитых тел проходит искра жизни новой.
Назад оглянешься - досада берет за прошлые года, что не со
всех деревьев сада поел запретного плода.
От акта близости захватывает дух сильнее, чем от
шиллеровских двух.
В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление.