Причудливее нет на свете повести, чем повесть о причудах русской совести

Имея, что друзьям сказать, мы мыслим - значит существуем; а кто зовет меня дерзать, пускай кирпич расколет хуем.

Мораль - это не цепи, а игра, где выбор - обязательней всего; основа полноценности добра - в свободе совершения его.

Сперва полыхаем, как спичка, а после жуем, что дают; безвыходность, лень и привычка приносят покой и уют.

Диспуты, дискуссии, дебаты зря об этом длятся сотни лет, ибо виноватых в мире нет, потому что все мы виноваты.

Огромен долг наш разным людям, а близким - более других; должны мы тем, кого мы любим, уже за то, что любим их.

Свобода - это право выбирать, с душою лишь советуясь о плате, что нам любить, за что нам умирать, на что свою свечу нещадно тратить.

Когда мила родная сторона, которой возлелеян и воспитан, то к ложке ежедневного говна относишься почти что с аппетитом.

Возможность лестью в душу влезть никак нельзя назвать растлением, мы бескорыстно ценим лесть за совпаденье с нашим мнением.

Зло умело взвинчивает цену, чтобы соблазнить нас первый раз, а потом карает за измену круче и страшней, чем за отказ.

У зрелых развалин и дряхлых юнцов - такое к покою стремление, как будто свалилась усталость отцов на рыхлых детей поколение.

Когда тонет родина в крови, когда стынут стоны на устах, те, кто распинался ей в любви, не спешат повиснуть на крестах.

Мне жалко тех, кто кровью обливаясь, провел весь век в тоске чистосердечной, звезду шестиконечную пытаясь, хоть как-то совместить с пятиконечной.

Мы жили по веку соседи, уже потому не напрасно, что к черному цвету трагедии впервые прибавили красный.

Даже пьесы на краю, даже несколько за краем мы играем роль свою даже тем, что не играем.

От желчи мир изнемогает, планета печенью больна, говно говном говно ругает, не вылезая из говна.

Безгрешность в чистом виде - шелуха, от жизненного смысла холостая, ведь нравственность, не знавшая греха - всего лишь неудачливость простая.

Решив служить - дверьми не хлопай, бранишь запой - тони в трудах; нельзя одной и той же жопой сидеть на встречных поездах.

Если не во всем, то уж во многом не были, не знали, не видали мы бы оправдались перед Богом; жалко, что Он спросит нас едва ли.

Мы сладко и гнусно живем среди бардака и парада, нас греет холодным огнем трагический юмор распада.

Рождаясь только в юных, он меж ними скитается, скрываем и любим; в России дух свободы анонимен и только потому неистребим.

Мне здесь любая боль знакома. Близка любовь. Понятна злость. Да, здесь я раб. Но здесь я дома. А на свободе - чуждый гость. отвечу я.

И спросит Бог: - никем не ставший, зачем ты жил? Что смех твой значит? - Я утешал рабов уставших, - И Бог заплачет.

Мне, Господь, неудобно просить, но, коль ясен Тебе человек, помоги мне понять и простить моих близких, друзей и коллег.